любите жизнь, в ней всё неповторимо! I Will Survive (с) Я выживу
Что такое «самое страшное, что может случиться» с мужчиной, все уже знают, благодаря ВИА «Ленинград», а про самое страшное, что может случиться с женщиной, я вам сейчас скажу (ладно, не самое, но одно из). С женщиной может случиться лиловая французская шляпка, знаете, из тех, что не нужно снимать в помещении… Что такое «самое страшное, что может случиться» с мужчиной, все уже знают, благодаря ВИА «Ленинград», а про самое страшное, что может случиться с женщиной, я вам сейчас скажу (ладно, не самое, но одно из). С женщиной может случиться лиловая французская шляпка, знаете, из тех, что не нужно снимать в помещении… (Впрочем, если у меня будет немного свободных денег, я закажу биологам маленького самоходного болвана с яйцевидой головой, и по локоть ростом, который будет семенить рядом со мной по магазинам, и я смогу надевать на него свою шляпку, когда мне станет жарко. Для этой цели подойдёт также инопланетянин, такой, как их обычно изображают, но не слишком слизистый. Или попросту робот, это даже практичнее) Извините, отвлеклась. Так вот, лиловая французская шляпка случилась со мной в ЦУМе. На специальных курсах «как выбрать себе хозяйку и не пожалеть об этом» маленьких шляпок учат подстерегать жертву в дорогих магазинах, потому что туда заходят приличные дамы с деньгами. Моей шляпке не повезло, в магазин зашла я. Неопытная крошка была введена в заблуждение сумочкой и шубкой, и применила весь арсенал хитростей молодой шляпки (красивый посад на череп, двойной загиб полей, таинственную тень на щёки и скидку 30%), в результате чего я её купила. Она действительно была прекрасна - так, как может быть прекрасна юная французская шляпка, нежная и «простенькая», как сказала бы моя тётушка Катя. (Тётя Катя кроме того, что была бухгалтер и, кажется, стерва, хотя я по малолетству этого понять не могла, ещё немножечко шила. Именно она изготавливала моей несчастной матери ужасные платьица с пуговичками, отрезной талией и рукавчиками «фонарик». Я потом десять лет жизни положила, пытаясь убедить маму, что на организме писят шестого размера талию обозначать недопустимо, и то, что красило её в 25 лет, к «возрасту элегантности» несколько неактуально. Ну и, если на платье было меньше двух воланов, тётя Катя неподражаемо кривила толстые фиолетовые губы и говорила «простенько…») Итак, истинно парижский шик шляпки отягощал (или подчёркивал) её сложносочинённый цвет – тот неповторимый оттенок, который случается, если размять небольшое количество черники и земляники в молоке. Или, может быть, у них во Франции весенними вечерами иногда бывает такое небо, не знаю, но на этикетке для краткости было написано «лиловый». Как только мы отошли от кассы, из пакетика с постыдной надписью «Sale» выглянул лиловый бантик, оценил обстановку и спросил: - Ну и с чем ты меня будешь носить?! Ой, а смотри какая сумочка, я бы с ней, пожалуй, подружилась! - Молчи дура, это «Гуччи». Сейчас куплю тебе перчатки в Манеже. И сиди тихо, а то сдам обратно в магазин. Бантик засопел и спрятался в пакет. В Охотном ряду шляпка потеряла голову. В каждом магазинчике она высовывалась из пакета и, приметив более или мене подходящую по цвету вещь, страстно прижималась к ней мягким краешком и сравнивала оттенки. Почему-то выходило так, что ни один предмет дешевле двухсот баксов её не устраивал: - Этот слишком розовый, этот какой-то малиновый, а это вообще сиреневый, ты что, ослепла? – ведь я, я-то ли-ло-ва-я. Нет, ты точно дальтоник. В «Терранове» она симулировала рвотные спазмы, в «Дженифер» устроила истерику: - Ты издеваешься надо мной? Ты меня специально купила, чтобы мучить? Это – одежда? Унеси меня, я задыхаюсь… Впрочем, она быстро пришла в себя, протащив меня по «Аксессуарам», «Бенетону», «Лакосте» и ещё десятку-другому лавочек. - Ой, какой пушок, - пищала она, - какой миленький, давай купим мне пушок! И шарф. А вот сапоги тоже было бы неплохо, ничего, что они на три размера больше, ваты подложишь. Хорошо, раз ты хочешь быть практичной, давай купим этот добротный твидовый пиджачок. И куртку. И, и, и … вот эти трусы, совершенно идеально мне подходят. Ну и что, что не видно под штанами, в женщине всё должно быть прекрасно… И, вот что, смени-ка помаду, я тебе не клоунский колпак, чтобы сочетаться с коричневым ртом… В общем, я купила ей крошечную кофточку приблизительно её цвета за неприличные деньги, перчатки на тон светлее и два оттенка губной помады, потому что она почти впала в депрессию от невозможности выбрать один.
Дома она вела себя тихо, даже понравилась мохитосу и спокойно переночевала на цветочной вазе, пошипев, правда, на кошек – у неё, видите ли, аллергия на шерсть. Но днём, когда я собралась на прогулку, она осторожно подала голос: - Пожалуйста, не думай, что я на тебя давлю, но тебе не кажется, что для всех было бы лучше, если бы ты стала блондинкой? Стоит ли держаться за натуральность? Мне, право, рыженький не идёт… Тут она поймала мой красноречивый взгляд и голос у неё сорвался: - Ну что ты так смотришь, ненавидишь меня, да? Господи, лучше бы я потерялась вчера в метро и досталась бомжам, да бомжам! Они были бы рады мне, они бы меня любили…, а ты даже не хочешь доставить бедной девочке капельку удовольствия! Ну хоть в баклажановый волосы перекрась, а? Это же невыносииииимо…. И она заплакала – так горько и безутешно, как могут плакать только маленькие французские шляпки. Лиловые, да.
Я осторожно сняла её с головы, повесила обратно на вазу, и на цыпочках выбралась из дома, прихватив с вешалки жизнерадостный растаманский берет. Как только мы вышли из подъезда, он кашлянул и прошептал мне на ухо: «ну что, птичка, как насчёт косячка?»…