любите жизнь, в ней всё неповторимо! I Will Survive (с) Я выживу
* * *
Мои птицы - на ветках, а бусы - на нитках. Живу.
Все сама обнародую, опережая молву.
В желто-сером метро, по тоннелям, где вечная ночь,
Улетаю в коробке вагонной от прошлого прочь.
Или просто проспектом лечу нараспашку, плыву,
Продолжаю движение, в общем, и значит - живу.
Подземельного плена сдвигаются двери, звеня...
Может этот, похожий на Леннона, вспомнит меня?
Он ведь тоже живет в этом пестром громоздком раю,
В толчее затерявшем куда-то улыбку мою...
Рядом старый китаец игрушки свои продает -
Соловей императора в желтой ладони поет.
И поет свои песни чилиец, одетый пестро,
Механической птицей на желтой скамейке метро.
Репродуктор бормочет по-русски, - я, стало быть, сплю,
И немножко пою, и губами во сне шевелю,
И, проснувшись, услышу свой шепот, свой крик и свой плач,
В опустевшем вагоне катящийся гулко, как мяч,
В грандиозной ночной мышеловке с глазами витрин:
"We all live in a yellow submarine..." (с)

Мои птицы - на ветках, а бусы - на нитках. Живу.
Все сама обнародую, опережая молву.
В желто-сером метро, по тоннелям, где вечная ночь,
Улетаю в коробке вагонной от прошлого прочь.
Или просто проспектом лечу нараспашку, плыву,
Продолжаю движение, в общем, и значит - живу.
Подземельного плена сдвигаются двери, звеня...
Может этот, похожий на Леннона, вспомнит меня?
Он ведь тоже живет в этом пестром громоздком раю,
В толчее затерявшем куда-то улыбку мою...
Рядом старый китаец игрушки свои продает -
Соловей императора в желтой ладони поет.
И поет свои песни чилиец, одетый пестро,
Механической птицей на желтой скамейке метро.
Репродуктор бормочет по-русски, - я, стало быть, сплю,
И немножко пою, и губами во сне шевелю,
И, проснувшись, услышу свой шепот, свой крик и свой плач,
В опустевшем вагоне катящийся гулко, как мяч,
В грандиозной ночной мышеловке с глазами витрин:
"We all live in a yellow submarine..." (с)
